Катынский расстрел

В сентябре 1939 года 240-250 тыс. солдат польской армии, включая около 15 тыс. офицеров, были взяты в плен советскими войсками. Немцы и Советы быстро начали бороться с любыми проявлениями польских действий в поддержку независимости на захваченных ими территориях и сотрудничать в устранении элиты польского государства. Этого должен был достичь германо-советский учебный центр для служб безопасности, созданный еще в декабре 1939 года в Закопане, где сотрудники гестапо и НКВД согласовывали тактику борьбы с движением сопротивления на польских территориях и обменивались опытом применения методов террора. Поэтому возможно, что убийство почти 15 тыс. военнопленных, содержавшихся в советских лагерях, и более 7 тыс. польских гражданских лиц, заключенных в тюрьмах на западе Беларуси и Украины в апреле и мае 1940 года, не случайно совпало с немецкой операцией AБ (Ausserordentliche Befriedungsaktion) против польской интеллигенции.

 

С первых дней агрессии Советы скрупулезно выполняли план по задержанию и транспортировке польских военнопленных. По иронии судьбы, молниеносная кампания и более слабое, чем ожидалось, сопротивление частей польской армии привели к тому, что в плен попали массы военнопленных, с которыми Советы поначалу не могли справиться.

 

Специальные лагеря

 

Выходом из этой ситуации должно было стать освобождение военнопленных, крестьян из Западной Украины и Западной Белоруссии. 19 сентября Лаврентий Берия создал в НКВД Управление по делам военнопленных и интернированных, которое отвечало за транспортировку польских военнопленных и работу специальных лагерей в Осташкове, Юхнове, Козельске, Путивле, Козельщине, Старобельске, Юже и Оранках, где предполагалось их вылавливать. Главой Совета был назначен Петр Сопруниенко - сотрудник секретариата Берии, а политическим комиссаром - Семен Нехорошев, опытный политрук, переведенный из ГУЛАГа, в чьи структуры и попало это новое учреждение.

 

Первые транспорты с польскими солдатами в специальные лагеря Управления по делам военнопленных отправились уже 20 сентября. Быстро стало очевидно, что они не в состоянии вместить такую большую массу людей. В Козельском лагере (комендант - майор Василий Королёв), расположенном в 5 км от Козельска на территории монастыря „Оптинская пустынь” и так называемого „Скита”, уже в начале октября находилось 8 843 польских военнослужащих, в том числе 117 офицеров. В ноябре, когда он стал так называемым офицерским лагерем, в нем находились, в частности, контрадмирал Ксаверий Черницкий, четыре генерала, 24 полковника, 79 подполковников, 258 майоров, 654 капитана, 17 капитанов флота и 3 420 других офицеров. Среди них была женщина - лейтенант-пилот Янина Левандовская, дочь генерала Юзефа Довбур-Мусницкого, которая отказалась демобилизоваться весной 1940 года и разделила трагическую судьбу своих боевых товарищей.

 

Все специальные лагеря не были готовы к размещению такого огромного количества военнопленных. Скученность, ужасные гигиенические условия и нехватка продовольствия быстро привели к катастрофической эпидемиологической ситуации. В cтаробельском лагере, расположенном в бывших зданиях женского монастыря и в нескольких зданиях в городе, в середине октября находилось 7045 человек, в том числе 4813 рядовых и унтер-офицеров, 2232 офицера, 155 гражданских служащих и жандармов (к середине ноября там было уже более 11 тыс. человек). В лагере свирепствовали вши, поскольку власти не организовали ни бани, ни прачечной. Старшие офицеры находились в несколько лучшем положении: отдельные комнаты для генералов были даже оборудованы мебелью, а подполковникам были предоставлены двухэтажные кровати. 

 

Вместо этого Советы позаботились об индоктринации. За счет средств областного комитета ВКП(б) для лагеря выписывались партийные газеты и журналы, проводились политические беседы. Также были показаны пропагандистские антипольские фильмы, в которых советский кинематограф изобиловал осенью 1939 года. Установленные в каждой комнате громкоговорители, из которых круглые сутки транслировалась советская пропаганда, доводили заключенных до исступления.

 

            Осташковский лагерь (комендант - майор Павел Борисовец) располагался в 10 км от города Осташков, на острове Столбный (на озере Селигер). В конце сентября здесь собрано 8731 военнопленный, а к концу октября их число возросло до 12 235. К концу работы лагеря через него прошло почти 16 тыс. человек, из которых 9 413 рядовых и унтер-офицеров были освобождены или переправлены на шахты Криворожского железорудного бассейна.

 

Из-за ужасного расположения и неподготовленности лагерь в Путивле (комендант - майор Николай Смирнов) оказался самым трудным. Расположенный в зданиях Сафроневского монастыря в 40 км от Путивля, он находился посреди болот. Как правило, военнопленных размещали в конюшнях, свинарниках и бараках, что при неслыханной тесноте (на одного человека приходилось 0,6 кв. м площади!) и полном отсутствии воды делало санитарную обстановку катастрофической. На 6 тонн ежедневной потребности в хлебе местные пекарни смогли поставить только 2,4 тонны.

 

          Аналогичная ситуация была и в Козельщинском лагере (комендант – младший лейтенант В. Соколов), на окраине города Козельщина Полтавской области. Из-за нехватки места только половина заключенных была размещена в зданиях бывшего монастыря и на территории местного совхоза. Остальные кочевали в палатках (1179 человек) и нечищенных свинарниках (1106 человек). В отсутствие пекарни хлеб в недостаточном количестве поставлялся из Полтавы, а шесть полевых кухонь могли лишь едва удовлетворять потребности пленных.

 

          Страшная скученность царила и в Южском лагере (комендант - капитан-лейтенант Александр Кий), расположенном в городе Талица, в 30 км от Южи. В октябре 1939 года туда было доставлено 11 640 военнопленных (лагерь был рассчитан на 6 тыс. человек). Не хватало воды и продовольствия. Хотя полевые кухни были быстро организованы, заключенным приходилось стоять в длинных очередях целый день, чтобы получить горячую еду.

 

Подобные условия также преобладали в Юхновском и Вологодском лагерях. Первый, командиром которого был майор Филипп Кадышев, был организован в помещении бывшего противотуберкулезного санатория „Павлищев бор”, недалеко от деревни Щелканово. В октябре там находилось 8096 человек: из-за нехватки места большинство размещалось на верандах, в конюшнях и амбарах. Было холодно, не хватало еды и воды. В Вологодском лагере (комендант - Матвеев), расположенном в списанном детском доме в 18 км от Вологды и рассчитанном на 1 500 человек, находилось 3 450 заключенных. Из-за крайней скученности 347 военнопленных, прибывших туда на последнем транспорте в первой декаде октября, вообще не выгрузили, чтобы через несколько дней отправить обратно в немецкую оккупационную зону. В Вологодской области советские власти организовали еще один специальный лагерь - в Грязовце (комендант - лейтенант Михаил Филиппов). В бывшем монастыре содержались 3095 военнопленных.

 

          Сеть специальных лагерей для польских военнопленных была завершена самым восточным лагерем в селе Оранки, недалеко от Богородска Горьковской области (комендант - подполковник Иван Сорокин). Заключенных собрали в монастырских зданиях - в начале октября их было 7063. Условия содержания здесь также были очень тяжелыми.

 

Селекция

 

В октябре-ноябре Советы освободили (42 500 человек) или передали немцам (также около 42 500 человек) рядовых и унтер-офицеров не польской национальности, украинцев, белорусов и др. из бывших восточных воеводств Речи Посполитой. Кроме того, 25 тыс. военнопленных были использованы на строительстве дороги Новгород-Волынь-Львов, а 12 тыс. - для работы на предприятиях Наркомата чёрной металлургии в Крыгом Роге, Донецком бассейне и Запорожье.

 

Остальные военнопленные, оставшиеся в плену, были разделены по званию и типу формирования и сгруппированы в трех основных лагерях. В Старобельске и Козельске содержались только офицеры, а в Осташкове - жандармы, агенты и офицеры разведки, полицейские, солдаты КОП и тюремные служащие.

 

Берия приказал нормализовать порядок и правила обращения с отдельными категориями военнопленных (включая улучшение условий жизни генералов, офицеров и высших военных и государственных чиновников, обеспечение „хорошего обращения” со всеми военнопленными, осуществление культурной программы), принять меры безопасности для предотвращения побегов и антисоветской деятельности. Также началась контрразведывательная „обработка”: сбор информации о личной и профессиональной жизни заключенных, их политических взглядах, зарубежных связях и даже знании иностранных языков. Именно этим занимались специальные группы - их задачей была проверка и проникновение в плен, чтобы выявить среди них агентов спецслужб, активистов антисоветских организаций (в том числе Польской военной организации), а также вербовку для службы в советских органах разведки и безопасности.      

 

           Несмотря на национальную трагедию падения родины, тяжелые условия жизни и советские притеснения, военнопленные не поддались лагерному маразму и антипольской пропаганде. Они быстро начали организовываться. В ноябре в Старобельске заключенные организовали нелегальные празднования Дня независимости и именин Юзефа Пилсудского, оживили кружки по изучению языка, кружки чтения, профессиональные кружки и другие. Проводились лекции по психологии, биологии, военному искусству, медицине или литературе. В других лагерях военнопленные также проводили нелегальную самопомощь, образовательную и политическую деятельность. В Козельске они издавали газеты „Меркуриуш” (к концу января вышло четыре номера), „Монитор” (15 номеров) и ежедневно готовили устные „живые газеты”. Советы яростно боролись с этой деятельностью, рассматривая ее как антисоветскую. Что касается трех основных лагерей, то побеги были единичными, и благодаря бдительности лагерной охраны и агентов филиалов чекистам удавалось противостоять им.

 

Операции НКВД

 

Расследовательские методы энкавудзистов, которых Москва направила в Осташков и Старобельск, были не слишком изощренными. Они ограничивались примитивным психологическим давлением и имели незначительный эффект. Исключение составляла оперативная группа, возглавляемая старшим офицером разведки майором Василием Зарубиным и капитаном Александровичем. Зарубин отличался эрудицией, владел несколькими языками, был вежлив и добр. Он привез с собой в Козельск библиотеку из 500 томов: это были книги на русском, французском, английском и немецком языках, которые он предоставил в распоряжение военнопленных. Доказательством их признательности стал тот факт, что он был единственным энкавудзистом, которому они отдали дань уважения. Ему также были обязаны жизнью профессор Станислав Сваневич, выдающийся экономист, специализирующийся на экономике Германии и СССР, и профессор Вацлав Комарницкий, впоследствии министр юстиции в правительстве генерала Сикорского.

 

 

 

Месть Сталина?

 

По приказу Берии следственная работа должна была быть завершена к концу января 1940 года. В конце января - начале февраля в советском руководстве начала зреть мысль о ликвидации „особого контингента”. Нет сомнений, что решающий голос был у Сталина, который ненавидел Польшу и поляков по идеологическим и личным причинам. Он считал, что это буржуазное государство несет ответственность за остановку похода большевиков на Запад и является постоянной угрозой для СССР. В поражении 1920 года он обвинил Тухачевского и польских офицеров, находившихся в советском плену (среди них было много ветеранов польско-большевистской войны). В этом контексте их физическое уничтожение следует рассматривать как личную месть Сталина и, возможно, как намерение устранить часть польской интеллектуальной элиты с перспективой облегчить ему вассализацию Польши.

 

Говорят, что „разгрузка” лагерей, где содержались польские офицеры и полицейские, была призвана освободить место для финских солдат, попавших в плен во время Зимней войны 1939-1940 годов. Загвоздка в том, что в советские руки попало гораздо меньше из них, чем ожидалось - всего около тысячи человек. По всей вероятности, мы можем принять тезис о том, что Советы руководствовались классовыми и национальными соображениями при убийстве польских офицеров и полицейских. Это означало бы, что расстрел польских военнопленных советскими войсками весной 1940 года следует считать геноцидом.

 

Решение об убийстве польских военнопленных было принято Сталиным и Берией на встрече 5 марта 1939 года. Глава НКВД также предложил, чтобы дела 14 700 человек из трех лагерей военнопленных и 11 000 арестованных и заключенных в тюрьмах западных областей Украины и Белоруссии „рассматривались в особом порядке с применением к ним высшей меры наказания – расстрела”. Решение о расстреле всего „контингента” было принято не Специальной коллегией, а тройкой в составе Всеволода Меркулова, Бахчо Кобулова и Леонида Баштакова без присутствия арестованных и без предъявления им обвинительного заключения.  Письмо, предрешившее судьбу польских пленных, было подписано по порядку: Сталина, Ворошилова, Молотова, Микояна, а на полях, на месте Калинина и Кагановича, параф ставил секретарь.

 

С решением об убийстве офицеров и полицейских было связано и другое, принятое тремя днями ранее: переселение 22 тыс. семей заключенных, содержащихся в тюрьмах Западной Украины и Беларуси, а также офицеров, полицейских и других лиц из трех специальных лагерей. Это была вторая из запланированных депортаций - в результате первой (февраль 1940 года) из Западной Украины и Беларуси в СССР было депортировано почти 140 тыс. человек.

 

Уничтожение 

 

В конце марта - начале апреля в Старобельском лагере находилось 3895 военнопленных, в Козельске - 4599, в Осташкове - 6364. Заключенных перевозили к местам расстрела партиями, по мере решений тройки о приказах (нарядах), которые были равносильны расстрелу. Пленных из Козельска перевозили в специальных изоляционных вагонах (так называемых вагонзаках) на железнодорожную станцию Гнездово под Смоленском, откуда в специальных изоляционных фургонах (так называемых автозаках) их доставляли на базу НКВД в Катынском лесу. Большинство, со связанными руками, были убиты выстрелом ниже затылка в заранее вырытых ямах, несколько человек - в самом здании дачи НКВД. Вполне вероятно, что некоторые военнопленные из Козельского лагеря были убиты во внутренней тюрьме УНКВД (местного управления НКВД) Смоленской области. Аналогичный сценарий был применен к военнопленным из Старобельска и Осташкова. Первых перевозили поездом в Харьков, а вторых - во внутреннюю тюрьму УНКВД, где они были убиты. Тела были захоронены на расстоянии 1,5 км от деревни Пятихатки, рядом с дачей УНКВД. Жертвы из Осташкова перевозились по железной дороге в Калинин, а затем на грузовиках в местное здание НКВД, где их лишали жизни в специальной комнате по отработанной методике. Тела были захоронены в заранее подготовленных ямах у села Медное, недалеко от общежитий НКВД.

 

В операции по убийству польских военнопленных участвовали сотрудники центрального аппарата НКВД, направленные из Москвы, а также сотрудники НКВД Украинской и Белорусской ССР, районных отделов НКВД (Смоленского, Харьковского и Калининского) и конвойных и воинских частей НКВД. В роли палачей выступали специальные отряды НКВД, которым помогали сотрудники местных тюрем МВД (в Калинине отряд убийц и тех, кто помогал им, например, удерживать военнопленного, насчитывал 30 человек, в Харькове и Катыни - по 23 человека). В казнях использовались немецкие пистолеты Walther с немецкими патронами калибра 7,65 мм. Примерно у 25 процентов офицеров руки были связаны сзади двойной петлей из проволоки или веревки, а в одном катынском захоронении были обнаружены трупы, на головах которых были шинели, обмотанные на шее веревкой, соединенной с петлей, связывающей руки.

 

Подготовка и проведение операции по убийству польских военнопленных из спецлагерей и тюрем западных областей продолжались почти три месяца, с 5 марта до конца июня 1940 года („разгрузка” трех спецлагерей длилась с 3 апреля по 16 мая).

 

Согласно последним выводам историков, весной 1940 года Советы убили 22 079 (или 23 109) граждан Второй Речи Посполитой. Среди них 14 463 военных, полицейских и офицеров КОП из спецлагерей (4410 из Козельска, 6314 из Осташкова и 3739 из Старобельска) и, по разным данным, от 7616 до 8646 заключенных тюрем западных областей Украинской и Белорусской ССР (казни проводились в тюрьмах Киева и Минска), среди которых было около 1000 польских офицеров. В Катынском лесу, Смоленске и Харькове Советы казнили, в частности, 12 генералов, контр-адмирала, 77 полковников, 197 подполковников, 541 майора, 1 441 капитана, 6 061 лейтенанта, младших лейтенантов, ротмистров и прапорщиков, а также 18 капелланов и других священнослужителей.

 

Уцелевшие

 

Советская власть расстреляла 97 процентов всех офицеров, полицейских и других военнопленных из лагерей в Старобельске, Козельске и Осташкове. В живых осталось 395 пленных: все, кроме двух, находились в Юхнове - один генерал, восемь полковников, 16 подполковников, восемь майоров, 18 капитанов, 201 других офицеров, восемь прапорщиков, девять унтер-офицеров полиции,, 38 рядовых полиции, один унтер-офицер и один рядовой жандармерии, девять тюремных надзирателей, два поселенца, восемь чиновников, 15 рядовых армии и Корпуса охраны пограничья, 12 юнаков, один работник лесного хозяйства и 38 беженцев. Кстати, этим генералом был Ежи Волковицкий, бывший офицер царского флота. В Цусимском сражении во время русско-японской войны Волковицкий отличился исключительной доблестью и мужеством, увещевая адмирала Небогатова и группу офицеров и матросов не сдаваться японцам и сражаться любой ценой. Этот поступок принес ему известность благодаря книге „Цусима” Алексея Новикова-Прибоя, многократно переизданная в Советском Союзе: на вопрос допрашивающего его энкавудиста, не является ли он родственником „знаменитого мичмана Волковицкого”, он ответил: „Это я!”.

 

Наиболее вероятно, что 5-й отдел Главного управления НКВД (разведка) отобрал этих военнопленных - из-за их готовности сотрудничать или обладания ценной информацией, а также их обширных международных контактов - как полезных для использования. 47 человек были спасены благодаря влиятельным знакомым или родственникам, которые интервенировали в Министерстве иностранных дел Третьего рейха, которое через своего представителя в Москве сумело заставить советские власти перевести их в Юхновский лагерь. В  группу уцелевших также вошли 24 заключенных немецкой национальности, а в дело еще 19 человек вмешалось представительство Литвы в Москве. В спешке были допущены ошибки, и тех, кого исключили из списков погибших, расстреляли. Единственным офицером, предназначенным для казни, который избежал смерти, был вышеупомянутый профессор Вильнюсского университета Станислав Сваневич, эксперт по экономике Германии и СССР, который был доставлен на станцию в Грязовце в конце апреля, но в последний момент был исключен из транспорта смерти и сопровожден в пустой вагон.

 

Преступление становится явным

 

Семьи убитых польских военнопленных даже не предполагали, что Советы могли быть способны на такое чудовищное преступление. Их письма, отправленные в лагеря, приходили из немецкой оккупационной зоны, Западной Белоруссии и Западной Украины и даже из далекого Казахстана, куда в начале 1940 года были переселены десятки тысяч поляков с оккупированных СССР земель. В порыве отчаяния самые близкие родственники обращались с отчаянными и смиренными просьбами к администрации различных лагерей и вышестоящим инстанциям: Совету по делам военнопленных, НКВД, высокопоставленным советским чиновникам и военным, и даже самому Сталину.

 

Хотя до польских властей в изгнании доходили сигналы о депортации гражданского населения и исчезновении военнопленных из лагерей в Козельске, Осташкове и Старобельске, мало что могли сделать. После разрыва дипломатических отношений в сентябре 1939 года польское правительство не поддерживало контактов с советским режимом. Ситуация изменилась после вторжения Германии в СССР в июне 1941 года. 30 июля в Лондоне премьер-министр и главнокомандующий Владислав Сикорский и посол СССР в Великобритании Иван Майский подписали польско-советский договор об установлении дипломатических отношений и сотрудничестве в борьбе против Третьего рейха. 12 августа Советы объявили амнистию для поляков, а через два дня генерал Зигмунт Шишко-Богуш и генерал Александр Василевский подписали военное соглашение.

 

В Москве была создана смешанная военная комиссия для выяснения, среди прочего, местонахождения польских офицеров, интернированных в сентябре 1939 года. Польскую сторону там представляли генерал Шишко-Богуш и генерал Андерс, а советскую - генералы Алексей Панфилов и Георгий Жуков. Советы сообщили, что им удалось выявить скопления военнопленных, и предоставили список из 1650 польских офицеров, находившихся в плену. На вопрос, где остальные (по оценкам польских военных чиновников, в советском плену должно было находиться в общей сложности 4000-5000 польских офицеров), Жуков уклонился от ответа, сказав, что трудно определить их судьбу из-за военных действий. В дело вмешались НКВД и Сталин. Советский диктатор обманул поляков - сначала заявив, что польские офицеры могли бежать в Маньчжурию, которая находилась под японской оккупацией, а затем, что они могли быть убиты немцами. Очевидно также, что Сталин, перед лицом все более решительного вмешательства поляков, начал пропагандировать ту версию, которая впоследствии стала обязательной. Стоит вскользь упомянуть о гораздо более зловещем инциденте, который произошел еще в октябре 1940 года. Согласно рассказу капитана Юзефа Чапского, который был уполномоченным генерала Владислава Андерса по поиску пропавших польских военнопленных, в это время состоялась встреча с полковником Зигмунтом Берлингом. Последний, из-за своих просоветских взглядов, был сочтен ими подходящим для сотрудничества и переведен с группой собравшихся вокруг него офицеров в Малаховку на дачу № 20, называемую „роскошной виллой”. На Лубянке между ним, Берией и Меркуловым произошел интересный обмен словами. Когда Берлинг, очевидно, не зная, что Советы убили большую часть офицерского корпуса, предложил создать в СССР польскую армию на основе солдат и офицеров, находившихся в плену, Берия согласился, а его заместитель, как бы поправляя своего начальника, возразил: „Нет, это не так. Мы совершили с ними большую ошибку”.

 

Открытие в Катынском лесу

 

Уже летом 1942 года польские рабочие, работавшие на немецкую организацию Тодта под Смоленском, благодаря информации от местных русских, раскопали в Катынском лесу два трупа в польской форме. Они сообщили о своей находке немецким властям, которые пока не были заинтересованы в проведении эксгумации. После поражения под Сталинградом в январе-феврале 1943 года немцам нужен был объект для мощной пропагандистской кампании, которая могла привести к ослаблению, а то и распаду коалиции союзников. Случай с обнаружением загадочных человеческих останков как нельзя лучше подходит для этого. 18 февраля немцы начали эксгумационные работы и к 13 апреля раскопали более 400 тел. Позже в тот же день берлинское радио объявило, что в Катынском лесу под Смоленском были обнаружены массовые захоронения, в которых, по оценкам, было погребено 12 тыс. польских офицеров.

 

          16 апреля немцы обратились в Международный Красный Крест с предложением принять участие в исследовании и эксгумации. Чтобы поддержать свою беспристрастность, они также предложили, чтобы в работе могли принимать участие представители польской стороны, выбранные Главным опекунским советом, действующим при Генерал-губернаторстве, и военнопленные, включая польских военнослужащих. 17 апреля правительство генерала Сикорского самостоятельно обратилось в МКК с просьбой расследовать этот вопрос. Руководство организации предварительно согласилось с предложением польского премьер-министра, но с оговоркой, что все заинтересованные стороны, а значит и СССР, должны обратиться к нему за помощью. Естественно, Сталин, ханжески возмущенный тем, что кто-то может верить нацистской лжи, не согласился на это предложение и 26 апреля 1943 года разорвал дипломатические отношения с правительством Сикорского.

 

Немцы, в свою очередь, создали международную комиссию, в которую вошли видные специалисты в области судебной медицины и криминологии из европейских университетов, а также 12 человек из стран, зависимых от Третьего рейха или оккупированных им, и из Швейцарии. Кроме них, в эксгумационных работах (большинство из них только между 28 и 30 апреля) участвовали десяток поляков, в том числе писатели Фердинанд Гетел и Юзеф Мацкевич (самовольно, что впоследствии привело его в беду за предполагаемое сотрудничество с немцами - подпольные власти вынесли ему смертный приговор, но он не был приведен в исполнение), Ян Эмиль Скивский и доктор Мариан Водзиньский от имени Польского Красного Креста и Главного опекунского совета. Польскую церковь представлял отец Станислав Ясиньский, каноник капитулы Краковского кафедрального собора. Военнопленные с немецких оффлагов - английские, американские и польские офицеры, включая полковника Стефана Моссора, который после войны утверждал, что оказался там против своей воли, - также были доставлены в Катынский лес.

 

К 3 июня было эксгумировано восемь братских могил, из которых было извлечено более 4000 тел, в том числе тела двух генералов - Бронислава Богатыревича и Мечислава Сморавинского. Доктор Водзиньский на основании идентификационных материалов, найденных вместе с останками, опознал 2 800 тел. В результате этой работы было составлено обширное досье с подробным описанием того, как были совершены убийства (во время войны досье находилось в отделении судебной медицины в Кракове, откуда оно таинственным образом исчезло в 1945 году). Установлено, например, что убийцы использовали немецкое оружие и боеприпасы, которые в силу своей надежности находились на оснащении оперативных подразделений НКВД. Переписка, найденная у убитых весной 1940 года, возраст деревьев, посаженных на могилах, и состояние разложения трупов указывали на то, что преступление было совершено весной 1940 года. Работы были остановлены из-за приближающегося фронта.

 

Ни у кого из участников эксгумации не было сомнений в том, кто несет ответственность за преступление. Все члены Международной комиссии подписали немецкие протоколы. После войны - вероятно, из-за советских угроз - профессор Гаек и профессор Марков отозвали свои подписи.

 

Уничтожение следов

 

После захвата Смоленской области Советский Союз создал „Специальную комиссию по установлению и расследованию обстоятельств расстрела немецко-фашистскими захватчиками польских военнопленных в Катынском лесу”. На нем председательствовал Николай Бурденко, член Российской академии наук, и присутствовали писатель Алексей Толстой и сановник Русской православной церкви, экзарх Украины, митрополит Киевский и Галицкий Николай. Эксгумация, проведенная под руководством НКВД, была фарсом, и ее целью было доказать, что польские офицеры в Катыни были убиты немцами. Предположительно, было раскопано 900 тел, а о том, что это было нацистское преступление, якобы свидетельствуют обрывки газет, квитанция из прачечной и открытка с варшавским адресом, отправленная в июле 1941 года. Вывод заключался в том, что преступление было совершено в августе-сентябре того же года 537-м саперным батальоном вермахта под командованием полковника Фридриха Аренса (на самом деле это подразделение появилось в Катыни только в ноябре 1941 года).

 

После войны советские власти пытались скрыть следы своей причастности к катынскому преступлению. Хотя им не удалось обвинить в этом тех, кого судили на Нюрнбергском процессе, к концу 1950-х годов они, вероятно, уничтожили почти 22 тыс. личных дел убитых. Было решено сохранить лишь небольшой корпус основных документов, который был помещен в дело № 1, хранящееся в отдельном секретном архиве Первого секретаря ЦК КПСС. Отныне каждый генсек, приходящий к власти в Кремле, был обязан ознакомиться с его содержанием и передать его, как коды для запуска ядерных ракет, своему преемнику.

 

Несмотря на нежелание правительств западных держав заниматься этим вопросом, им занялись независимые исследователи, в том числе польские историки в изгнании. Британский посол при польском правительстве в изгнании сэр Оуэн О'Мэлли в июне 1943 года подготовил доклад о преступлении, подтверждающий вину Советов, и передал его королю Георгу VI, премьер-министру Черчиллю и военному кабинету. Напротив, американский полковник Джон ван Влит, который в качестве военнопленного участвовал в эксгумационных работах в Катыни в апреле 1943 года, после освобождения представил отчет военным властям США, которые приказали его сначала засекретить, а затем уничтожить. В 1952 году он реконструировал его для комитета Сената США, который по просьбе Конгресса американской Полонии расследовал это дело и безуспешно рекомендовал правительству представить его в ООН и преследовать СССР в Международном суде в Гааге.

 

С началом горбачевской перестройки во второй половине 1980-х годов начал складываться благоприятный климат для полного объяснения обстоятельств Катынского расстрела. В 1987 году, благодаря соглашению между властями Польской Народной Республики и советским лидером Михаилом Горбачевым, была создана смешанная польско-советская комиссия для выяснения белых пятен в истории совместных отношений. Его главной целью было раскрытие виновных в Катынском расстреле. Можно утверждать, что если бы не эрозия политической системы в СССР и изменения в Восточной Европе, начавшиеся в Польше в 1989 году, выводов комиссии пришлось бы ждать еще долго. 13 апреля 1990 года, во время визита президента Польши Войцеха Ярузельского в Москву, Горбачев признал, что ответственность за Катынский расстрел лежит на СССР, и в частности на сталинском репрессивном аппарате, возглавляемом Берией и его соратниками. Более того, Горбачев также передал документы, которые однозначно доказывали вину СССР. На полях, несколько месяцев спустя Горбачев специальным указом поручил российским научно-исследовательским учреждениям, включая историков из Российской академии наук, искать и документировать события в истории польско-советских отношений, которые уличали бы Польшу и уравновешивали вопрос об убийстве польских военнопленных в 1940 году.

 

Следующим шагом в раскрытии обстоятельств Катынского расстрела стала передача 14 октября 1992 года президенту Леху Валенсе копий документов из Особого досье № 1 специальным посланником президента Бориса Ельцина, главным государственным архивистом России Рудольфом Пихоей. В то же время, в силу соглашения между дирекциями архивов обеих стран, стали возможны дальнейшие исследования польских историков в российских архивах, касающиеся раскрытия обстоятельств и хода Катынского расстрела. К сожалению, после президентства Владимира Путина этот процесс замедлился из-за изменения позиции российских властей.